(Всё как будто было вчера)
Я - ВЕТЕРАН ТЫЛА. МОЙ КРАЙ - КАЛУЖСКАЯ ОБЛАСТЬ, ДУМИНИЧСКИЙ РАЙОН, СЕЛО МАКЛАКИ. КОГДА ЗДЕСЬ ШЛИ БОИ, НЕМЦЫ ДВАЖДЫ ЗАНИМАЛИ НАШЕ СЕЛО. ЗДЕСЬ Я РОДИЛАСЬ, УЧИЛАСЬ, ТРУДИЛАСЬ
1041-й год. Мне 13 лет. Мы, школьники, радуемся: перешли в 6-й класс, участвовали в 1-й олимпиаде Думиничского района. Выиграли. «Ура! - кричим. - Маклаковская 7-летняя школа заняла первое место!». Школа должна была получить приз - полный набор музыкальных инструментов, но... Пришло лето, 22 июня 1941 года. Кончилось мирное время. Началась война...
В августе вместе со всеми школьниками и взрослыми я иду на сеноуборку для колхозного скота. А дни-то стоят сказочные: сияет солнышко, теплый, легкий ветерок. Птичьи трели.
В один из таких дней бригада расположилась на обед на берегу небольшой речки Ботня. Как вдруг появились мальчишки и сообщили, что к Ботнянскому мосту идут наши танки. Уже доносится их грохот. Это недалеко. Раньше танки мы только в кино видели.
Мы все вскакиваем, хватаем, у кого, что есть на обед и мчимся к мосту. Кто пирожки, кто несет блины и яйца, кто кусок сала с хлебом. Молодежь - цветы и квас. У меня - рассыпчатая картошка со свежими огурчиками. Подбегаем, приветствуем, угощаем. Танкисты молодые, задорные, загорелые, как на подбор. Улыбаются, здороваются, благодарят за угощения.
Мы встречаем и провожаем наши советские танки Т-34. Они тогда еще не были легендарными. Тридцатьчетверки едут оборонять Москву. Это около 300 км до Москвы.
Радостно и грустно.
Танки переправляются через мост, а мы идем продолжать сеноуборку. Райком торопит, райкомовцы тоже работают. В поле все школьники и домохозяйки. А кто жатвой занят: серпом, косой, жаткой. Другие сгребают скошенную рожь, вяжут в снопы.
Пришел сентябрь - убираем картофель. Я не отстаю. Уроков у нас нет. Но уже слышна канонада. Примерно в 100 км от нас на реке Десне (приток Днепра) идут кровопролитные бои за Смоленск, Брянск.
Померкла наша радость.
Вот и 1 октября. Я иду в школу охотно. Только 3 октября 1941 года что-то случилось. Учитель заходи т в класс без классного журнала, бледный. Мы насторожились. Радио тогда еще не было. «Ребята, бегом домой! - сказал учитель. - За огородами десант ожидается. Немцы! Бегом!» Всех нас как ветром сдуло. Я несусь домой, мне недалеко.
3 октября 1941 года десант высадился на большаке, на колхозном поле. Жители попрятались по подвалам. У каждого хозяина был свой подвал или погреб. Немцев пока нет, но вскоре полетел самолет - раздался страшный взрыв, затем другой. Вздрогнула земля.... Полыхает хата, разрушена начальная школа.
И вскоре несутся мотоциклы. Это немецкая разведка мчится по улицам села Маклаки. Следом идут солдаты.
Наши отступающие части успели уйти через речку в лес - это метров 300-400. А немцы же, довольные и радостные, разбегались по хатам, дворам, сараям и начинали «хозяйничать»: закричали куры, завизжали поросята, заблеяли ягнята. Женщины, забыв о страхе, выбегают из подвалов и торопятся в свои хаты. Мама со своей сестрой Леной забежала в хату, а я, услышав грохот во дворе, бросилась туда.
О, ужас! Здоровый немец, с железным большим ломом гоняется за ягненком. Никак в него не попадет, злится. Вот он догнал, размахивает ломом - и в этот миг слышит мой пронзительный крик: «Немецкий солдат никс гут!!! Никс гут!!! (значит, плохой, нехороший).». Увидев такое злодеяние, я от ужаса не кричала, а орала, как говорят, благим матом. Фриц опешил, не ожидал такой «похвалы» на его родном языке. Услышав такую себе оценку, опомнился и со штыком через весь двор помчался за мной в хату. Озверелый, он рванул в дверь. А здесь перед ним две женщины. Немец не ожидал. Они же его встречают, спокойно кланяясь, уговаривая: «Пан, пан, прости, киндэр маленькая. У пана есть муттер (мать)? У пана тоже есть киндэр кляйн (маленькая). Прости, пан, прости.» Немец остыл, выругался: «Шайзэ вафлюх-тэр мэньш!» И ушел.
Они тогда были еще незлые. Им только поесть хорошо и быстрей в Москву, на Красную площадь. А пока, бесконечное: «Матка, молеко, сале, яйки.»
На ночь потребовали сена, стелят по всему полу, усаживаются, весело смеются, шутят. Любимое развлечение у них - губная гармошка. Сочиняют, видно, победные марши. Повторяю т слов а: «Сталин капут! Москау капут!» Хором повторяют как припев.
Утром ран о они уже в пути, торопятся взять Москву.
Эти немцы ушли. Появились другие. Пришло их много. Двое спокойно усаживаются за стол, никуда не торопясь, остальные уходят.
Эти двое разложили на столе фотографии, письма, полученные из дома. Смотрят на фото, листают русско-немецкий словарь. Затем зовут меня к столу, указывают на фото, то на себя и словарь, чтобы я поняла:
- Муттер майн, муттер.
И ждут, что я скажу. Они знают, что в Советском Союзе изучают в школах немецкий язык.
- Я-я, (да, да) муттер ваша, гут (хорошая), - отвечаю я. Указываю на него пальцем. Немец довольный , улыбается. Затем другой подвигает свою фотографию, показывает детей: «Майн киндэр (мои дети)» и целует их.
- О-о, гут киндэр, - говорю я. Этот засиял от радости, что похвалили его детей.
Затем они молча стали читать письма, я ухожу на свое место, за лежанку (комнатная печь) и думаю: что они этим хотели сказать? Что они немцы, но не такие как все?.. Да, не такие. Они ничего не просят, не кричат. Не шарятся по углам. Ни разу не сказали: «Сталин капут! Москау капут!.. » Кто они?
Вскоре за ними пришли другие немцы. И они все торопливо вышли.
Непонятно, но в хату немцы больше не приходили ни днем, ни на ночь. Что случилось? Оказывается, им под Москвой дали отпор, остановили их. Маклаки свободны. Это 10 декабря 1941 г. Как раз в Знаменье, в большой христианский праздник. Маклаки ликуют, славят Господа Бога.
И мы, дети, я, повторяем: «Слава тебе, Господи, Маклаки наши свободны от немчуры».
Однако в последних числах декабря через село шли наши части. Они отступали в лес. Выходит, не бросили село.
Немцы между тем по той же дороге снова заняли Маклаки. Теперь они злые. Эти фрицы. Не говорят теперь: «Сталин капут! Москау капут!» Не требуют: «Матка, молеко, сале.». Они в первый приход съели кур, поросят, яйца, сало - все. Теперь они уводят коров. Плач, крик отчаяния женщин и детей их не раздражает. Женщин, молодежь фрицы гонят кнутом, палкой чистить дороги по несколько километров. Снег глубокий, мороз сильный.
В уцелевших хатах стоит по 10 и более фрицев. Они тоже требуют стелить им на полу солому или сено. Уже не торопятся на Красную площадь, не поют, не слышно даже смеха, губной гармошки. Но появилось более «увлекательное занятие».
Бесплатный юмористический кадрик. Просыпаются немцы (их 10), садятся, почесываясь, снимают нижнее белье. Мы выглядываем незаметно из-за лежанки. Оказывается, их вши кусают. Немцы их ловят, бросают на солому, снова ловят и бросают… (мы закрываем рот, чтобы не расхохотаться). Подходит ночь. Вши снова идут «в атаку».
- Русь партизан! Русь партизан! - ругаются фрицы. Снова и снова хватают вшей и бросают в солому. Нам забавно было наблюдать за этим «новым занятием». Особенно, когда этот кадрик озвучивается словами: «Русь партизан! Русь партизан!»
Съели фрицы последних коров, начали голодать. Выгребают картошку из-под печки. Сами варят и едят с шелухой. Захватывают вперед жителей нарубить мясо от убитых лошадей. И конину едят. Ночью забираются в нашу печь, съедают варево в чугуне (если маме и тете удавалось что-то сварить), а пустой чугун ставят на место в печь. Ведь стены-то нет (разбита), а печь уцелела, ее топили. Был свободный вход и выход для немцев.
Русский мороз не щадит их. Немцы замерзают. Ходят в женских шалях по улицам села, на сапоги накручивают детские одеялки. Не солдаты, а какие-то привидения ходят, рыскают по всем углам, сараям, кладовкам. Забирают все теплые вещи, даже детские. И, конечно же, украшения, книги.
Забрались по-хозяйски и в наш сундук (там мама припрятала хорошие книги). Немцы их упаковали, приготовились унести. В их отсутствие мама перепрятала книги в другое место. Не нашли. Но забрали детские теплые шапки-ушанки.
Все награбленное в посылках отправляли в Германию, домой.
Поубивали всех кошек, собак в селе.
А из леса вечерней зарей доносятся песни наших бойцов, громкий разговор: «Лешь, ты где? Иди сюда!.. Иван, помоги...». Они, наши, стоят в лесу с красивым названием Малеево. Строят укрепление в полутора километрах от села. А на рассвете они снова в атаку.
И всякий раз переводчик (русский, конечно) незаметно предупреждает женщин: «Уходите. На рассвете бой. ». Женщины уговаривали его перейти к своим, указывали безопасную тропинку.
- Нет, мне наши не простят, -отвечает он. Да, он прав.
Раз мы (тетя Лена, ее 6-летняя дочь Люся, наша мама, Наталья Алексеевна Матюшкина, я, Витя, Нюра, тетя Катя (соседка), ее бабушка и еще двое - их хаты разбиты - всех нас девять человек, не успели уйти в подвал, т.к. эти немцы, что стояли у нас, ночью ушли. Ушел с ними и переводчик, не успев предупредить нас об атаке. Так мы стали очевидцами всего происходящего.
А через дорогу от нашей хаты уже стоит немецкий танки отправляет снаряд за снарядом по горке и в лес. За двором хаты стоит миномет, в его ствол спускают мины. Они летят одна за другой. И все это по нашим атакующим. Страшный грохот. С потолка сыплется. Стены, оставшиеся в «живых» после боев, вот-вот рухнут.
Бойцы не успели добежать до речки, за которой начинаются наши дома (после освобождения села узнали об этом по трупам, они как снопы лежали в урожайный год, выделяясь на белом снегу). Были трупы и фрицев. Атака захлебнулась. Отходили в лес. Раненых унесли. Но один раненый, видно, пришел в себя и громко застонал: «Братцы! Помогите!.. »
В нашей крайней хате слышно было, женщины плакали. Отважились: «Пан, пан, разреши раненого подобрать», - обращались они к немцу, показывая жестами.
- Русь, партизан! Русь партизан! - закричал он и выхватил кинжал, но остановился.
Трещал мороз. Затих стон.
Наши осторожно обстреливали село. Например, в нашей хате стояло 10 немцев. Нас выгнали в холодную горницу. У нас еще было 3-4 семьи (их дома с краю улицы - разбиты). Немцы бегали у стены хаты, которая была видна из леса. Раздался удар. Рухнула стена в первой половине дома, где сидели за столом немцы, что-то ели, а если кто сильнее пернет (такая их культура), раздается хохот одобрения. В этот момент в хате все смешалось, темно. Они почти ползком и молча, ринулись в нашу половину. Только одного фрица ослепило. Позже узнали женщины, что снаряд не разорвался, лежал в противоположном углу. В противном бы случае нам.
Немцы стали бегать кругом хаты - мина разорвалась на углу крыши горницы, а не на крыше. Никого тогда не осталось бы в живы х. Только кое-кого оцарапало осколками. Все живы. Немцы ушли от нас. И в нашу хату больше не стреляли. Мы сидели на полу, одетые днем и ночью, не всегда удавалось что-то поесть.
Нам тогда непонятно было, почему, отбив атаку, немцы забегали, засуетились? Жителям запретили выходить из хат с 7-ти часов вечера.
|
||
